Cтационарная выставка «Черная тень прошлого»
Ко Дню памяти жертв политических репрессий в архиве открылась стационарная выставка «Черная тень прошлого». Она посвящена всем тем, кто был без вины растерзан чудовищной машиной, изобретенной советской властью для «защиты» себя от собственного народа. Машиной для убийства. Машиной, чей людоедский «характер» нельзя забывать. Потому как это будет тоже преступлением. Предательством по отношению к тем, кто погиб из-за своих убеждений. Из-за своего «непролетарского» происхождения, из-за стремления к справедливости, из-за доброты к людям, из-за любви к жизни. Из-за того, что хотели быть людьми, а не винтиками в этой абсурдной махине, чьи изобретатели ради своих порочных целей прикрывались светлыми идеями равенства и всеобщего благоденствия. Это нельзя забывать. Особенно при попытках лукавых людей вспоминать о советском прошлом только как о радужном и славном времени достижений и побед. Это ограниченный взгляд, имеющий определенные цели. Медаль всегда имеет две стороны, палка — два конца. Если знать, чтить и хранить только добрые страницы истории, забывая о чудовищном зле, цене, которую заплатил многострадальный российский народ, мы рискуем оказаться в той же западне. Так как за невыученные уроки истории не ставят двоек. За это платят кровью…
Жертвам политических репрессий посвящается
Цитаты из произведений свидетелей и участников событий тех времен
Не наказывая, даже не порицая злодеев, мы не просто оберегаем их ничтожную старость — мы тем самым из-под новых поколений вырываем всякие основы справедливости.
А. И. Солженицын
«Архипелаг ГУЛАГ»
Из нас выдавливают Россию. Ту Россию, о которой я рассказывала тебе. Россия писала стихи. Прекрасные, удивительные стихи. А ее швырнули в грязь и топчут сапогами. Выдавливают ее из нас. Капля за каплей.
Б. Л. Васильев
«Капля за каплей»
В своем собственном государстве, будучи коммунистом, я стал политкаторжанином. И судили меня не гласным судом, не присяжные заседатели, а прохвосты во главе с Берия и Кагановичем заочно.
Ф. Г. Тараканов
«Без вины над пропастью»
…Барак уже спал: стонал, хрипел и кашлял. Мы трое варили у печки каждый свое: Синцов кипятил сбереженную от обеда корку хлеба, чтобы съесть ее, вязкую, горячую, и чтобы выпить потом с жадностью горячую снеговую воду, пахнущую дождем и хлебом. А Губарев натолкал в котелок листьев мерзлой капусты — счастливец и хитрец. Капуста пахла, как лучший украинский борщ! А я варил посылочный чернослив. Все мы не могли не глядеть в чужую посуду…
В. Т. Шаламов
«Колымские рассказы»
Вступление
Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском качался
Возле тюрем своих Ленинград.
И когда, обезумев от муки,
Шли уже осужденных полки,
И короткую песню разлуки
Паровозные пели гудки,
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.
Анна Ахматова
ноябрь 1935
Я чувствую запах страха. Люди истекают им перед псами, сорвавшимися с цепей, перед старательными дулами расстрелов, перед временами, когда человека нет. Есть носитель чего то: греха, идеи, веры, измены. Сосуд, из которого можно выплеснуть его собственную жизнь, если кому-то кажется, что она не соответствует параметрам существования. Его шаблонам, матрицам, в лучшем случае микрометрам с красной отметкой «До сих».
Б. Л. Васильев
«Капля за каплей»
Нам дорог каждый кусок нашей жизни, даже самый горький.
Е. С. Гинзбург
«Крутой маршрут»
Легкой жизни просим мы у Бога,
Легкой смерти надо бы просить…
Ю. О. Домбровский
«Факультет ненужных вещей»
Что дороже всего в мире? Оказывается: сознавать, что ты не участвуешь в несправедливостях. Они сильней тебя, они были и будут, но пусть — не через тебя.
А. И. Солженицын
«В круге первом»
Анекдоты сейчас в цене, самый-самый рядовой и не смешной потянет лет на пять, а если еще упоминается товарищ Сталин-то меньше чем восемью не отделаешься.
Ю. О. Домбровский
«Факультет ненужных вещей»
Никто из них не был судим и не будет. А за что их судить? Ведь они просто выполняли приказы. Нельзя же их сравнивать с нацистами, которые просто выполняли приказы.
А. И. Солженицын
«Архипелаг ГУЛАГ»
Атмосфера накалялась все сильнее и сильнее, и чем больше я доказывал нелепость ареста и свою невиновность перед партией и народом, тем было хуже для меня. От меня все настойчивее требовали признаний и обращение на «вы» уже кончилось. Мне говорили: «Ты враг народа» и склоняли слово «враг» по всем падежам. На меня градом сыпалась гнусная площадная брань, густо замешанная матерщиной.
Ф. Г. Тараканов
«Без вины над пропастью»
Не главный ли это вопрос XX века: допустимо ли исполнять приказы, передоверив совесть свою — другим? Можно ли не иметь своих представлений о дурном и хорошем и черпать их из печатных инструкций и устных указаний начальников?
А. И. Солженицын
«Архипелаг ГУЛАГ»
Где же логика? С малых лет я жил мечтой о борьбе за свободу, возмужав, всего без остатка отдал себя служению народу. И вдруг стал врагом народа и попал в плен к своему государству, которое строил сам и за которое шел на смерть в годы гражданской войны!
Ф. Г. Тараканов
«Без вины над пропастью»
Засыпал Шухов, вполне удоволенный. На дню у него выдалось сегодня много удач: в карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу, бригадир хорошо закрыл процентовку, стену Шухов клал весело, с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся. Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый.
А. И. Солженицын
«Один день Ивана Денисовича»
Всех, кто работал на расчистке пути, окружали сменным конвоем с собаками и целыми сутками держали на работе, не разрешая ни погреться, ни поесть в тепле. На лошадях привозили примороженные пайки хлеба, иногда, если работа затягивалась, консервы — по одной банке на двух человек. На тех же лошадях отвозили в лагерь больных и ослабевших. Людей отпускали только тогда, когда работа была сделана, с тем чтобы они могли выспаться и снова идти на мороз для своей «настоящей» работы.
В. Т. Шаламов
«Колымские рассказы»
Самое страшное — когда злодейство входит в повседневность, становится бытом.
Е. С. Гинзбург
«Крутой маршрут»
Приговор
И упало каменное слово
На мою еще живую грудь.
Ничего, ведь я была готова,
Справлюсь с этим как-нибудь.
У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.
А не то… Горячий шелест лета,
Словно праздник за моим окном.
Я давно предчувствовала этот
Светлый день и опустелый дом.
Анна Ахматова
июнь 1939
Есть времена, когда слово — преступление. Мы живем сейчас именно в такое время.
Ю. О. Домбровский
«Факультет ненужных вещей»
Надо было на что-то решаться, что-то выдумывать своим ослабевшим мозгом. Или — умереть. Смерти Поташников не боялся. Но было тайное страстное желание, какое-то последнее упрямство — желание умереть где-нибудь в больнице, на койке, на постели, при внимании других людей, пусть казенном внимании, но не на улице, не на морозе, не под сапогами конвоя, не в бараке среди брани, грязи и при полном равнодушии всех. Он не винил людей за равнодушие. Он понял давно, откуда эта душевная тупость, душевный холод. Мороз, тот самый, который обращал в лед слюну на лету, добрался и до человеческой души.
В. Т. Шаламов
«Колымские рассказы»
…Между прочим, в тридцать восьмом на Котласской пересылке встретил я своего бывшего комвзвода, тоже ему десятку сунули. Так узнал от него: и тот комполка и комиссар — оба’я расстреляны в тридцать седьмом. Там уж были они были они пролетарии или кулаки. Имели совесть или не имели… Перекрестился я и говорю: «Все ж ты есть, Создатель, на небе. Долго терпишь да больно бьешь».
А. И. Солженицын
«Один день Ивана Денисовича»
Посвящение
Перед этим горем гнутся горы,
Не течет великая река,
Но крепки тюремные затворы,
А за ними «каторжные норы»
И смертельная тоска.
Для кого-то веет ветер свежий,
Для кого-то нежится закат —
Мы не знаем, мы повсюду те же,
Слышим лишь ключей постылый скрежет
Да шаги тяжелые солдат.
Подымались как к обедне ранней,
По столице одичалой шли,
Там встречались, мертвых бездыханней,
Солнце ниже, и Нева туманней,
А надежда все поет вдали.
Приговор… И сразу слезы хлынут,
Ото всех уже отделена,
Словно с болью жизнь из сердца вынут,
Словно грубо навзничь опрокинут,
Но идет… Шатается… Одна…
Где теперь невольные подруги
Двух моих осатанелых лет?
Что им чудится в сибирской вьюге,
Что мерещится им в лунном круге?
Им я шлю прощальный свой привет.
Анна Ахматова
март 1940
Абсолютная власть разлагает абсолютно.
Е. С. Гинзбург
«Крутой маршрут»
Мы научились смирению, мы разучились удивляться. У нас не было гордости, себялюбия, самолюбия, а ревность и страсть казались нам марсианскими понятиями, и притом пустяками. Гораздо важнее было наловчиться зимой на морозе застегивать штаны — взрослые мужчины плакали, не умея подчас это сделать. Мы понимали, что смерть нисколько не хуже, чем жизнь, и не боялись ни той, ни другой. Великое равнодушие владело нами. Мы знали, что в нашей воле прекратить эту жизнь хоть завтра, и иногда решались сделать это, и всякий раз мешали какие-нибудь мелочи, из которых состоит жизнь.
В. Т. Шаламов
«Колымские рассказы»